О том, чтобы просто лечь спать и речи идти не могло. Долго ходила по квартире, от стены к стене, у окошка стояла, и всё вспоминала этот разговор, а точнее Сонины слова, обида душила, хоть Марина и понимала, что права на неё, по сути, не имеет. Но всё, что Соня сказала, казалось таким… таким несправедливым, горьким, незаслуженным.

Или всё-таки заслуженными?

Господи, где спрятаться-то от всех этих мыслей?

Снова подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу и выдохнула:

— Жалеет… — И тут же головой покачала, наблюдая за своим отражением в стекле. — Неправда.

Телефон зажужжал на журнальном столике, Марина посмотрела на него, потом на часы. Для простого звонка было уже слишком поздно. Обида вновь накатила, задушила, Марина даже засомневалась, стоит ли к телефону подходить, но потом всё же ответила.

— Зачем ты звонишь? — глухо поинтересовалась она.

— Открой мне дверь, — попросил Алексей.

Марина выключила телефон. Замерла, прижав мобильник к груди, но спустя минуту всё же отправилась в прихожую.

— Я не стал в дверь звонить, — сказал Асадов, входя в квартиру. — Юлька спит?

— Спит, — отозвалась Марина и ушла в комнату, даже не взглянув на него толком. Когда Алексей появился в гостиной, она собирала со стола Юлины карандаши. А Асадов вошёл и остановился в нерешительности, поглядывая на неё.

— Как ты? — спросил он тихо.

— Всё хорошо. — Она на него не посмотрела, убрала карандаши в коробку и занялась детскими книжками, складывая их в ровную стопку на краю стола.

Лёшка опустил голову, задумавшись.

— Что она тебе наговорила?

— Интересно… Она что же, похвасталась перед тобой?

— Нет.

— Тогда что?

— Марин, если хочешь, накричи на меня, но в себя опять не прячь.

— Я ничего не прячу! — громким шёпотом проговорила она. — И нечего строить из себя… знатока моей души! Зачем ты пришёл?

— Потому что я за тебя беспокоился.

— Не стоит.

Марина на него не смотрела, очень старательно избегала его взгляда, что-то делала, лишь бы не останавливаться. Пыталась успокоиться, но лишь для того, чтобы Асадова выгнать. Она не хотела его видеть, сегодня уж точно. До его прихода настолько замучила себя мыслями о его жалости, что, казалось, сейчас посмотрит на него и, не дай бог, эту самую жалость в глазах его увидит, и тогда с ума сойдёт. Тогда уж точно ничего не вернёшь, не изменишь, не исправишь…

— Уходи… Ты знаешь, который час? В такое время по гостям не ходят.

— Ну что ты говоришь?

— Ничего. Я звала тебя? Нет. Вот и уходи… — Остановилась наконец, прижала к горящим щекам холодные ладони и призналась: — Я сама виновата.

— Да ни в чём ты не виновата, — в раздражении начал он, но Марина его перебила:

— Нет, виновата. Виновата. Я знала, что нельзя тебя близко подпускать, что тебе не место тут, но настоять не смогла!

Он подошёл и хотел положить руки ей на плечи, но Марина отступила в сторону.

— Не трогай меня!

Асадов скрипнул зубами от злости.

— Да что же это? — Но тут же сдался. — Хорошо. Тогда сядь, тебя трясёт всю. Давай я тебе чай сделаю?

— Не нужен мне чай. Я хочу, чтобы ты ушёл. Зачем ты вообще приехал?!

Алексей вздохнул и почти силой усадил её на диван. Марина с трудом сдерживала слёзы, отталкивала его руки, выгоняла, а он лишь сел рядом, но трогать её не стал, даже ради того, чтобы попытаться успокоить. Не хочет и не хочет.

Когда Марина немного пришла в себя, сама спросила:

— Как ты узнал? Она тебе рассказала?

— Она тоже расстроена.

— Ах, она расстроена! Она расстроена, а ты ко мне прибежал, да? — Марина с такой злостью это сказала, что Алексей удивлённо посмотрел.

— Что такого она тебе сказала?

Марина слёзы вытерла и поднялась.

— Чтобы она не сказала, она права. Я не хочу, чтобы ты приходил сюда… Нужно всё это заканчивать, жить так нельзя. Мы столько раз с тобой говорили, Лёш, и всегда приходили к одному и тому же выводу.

— Это ты приходила, не я. Не путай!

Она только руками развела.

— А что ты предлагаешь?

Он устало потёр лицо.

— Я примерно представляю, что именно она тебе сказала… Но, Марин, ты же взрослый человек, а она… Она молодая, она действует импульсивно, и говорит порой жестокие вещи.

— Дело не в этом! Дело в том, что она твоя жена, у вас ребёнок, и ты там должен быть.

— А я там.

— Неправда, ты рвёшься, ты постоянно находишь повод, чтобы приехать. И в этом она права, и ей обидно.

Алексей обернулся, чтобы на Марину посмотреть.

— Может, ты прекратишь рассказывать мне о моей жизни? Ты опять решила, как правильно, да? Всё сама! Всегда сама!

— Я не рассказываю!

— Нет, рассказываешь! И надеешься, что я поступлю именно так, потому что тебе так проще. Ведь так правильно!

Марина отмахнулась от него.

— Зря ты воспринимаешь всё в штыки. Мы два года практически не общались — и ничего. — Голос дрогнул, но Марина быстро с собой справилась. — Жили ведь. А потом что случилось? Я попросила тебя о помощи, а ты что-то себе напридумывал.

Асадов непонимающе смотрел на неё.

— Что я напридумывал, Марина? Ты о чём?

— Обо всём. О нашей жизни. Мы просто заигрались немного, о прошлом вспомнили, но… прошлое навсегда останется прошлым. И забывать об этом не нужно.

Он криво усмехнулся.

— Ты меня выгоняешь, что ли? Как тогда?

Она промолчала, отвернулась от него, прямая, окаменевшая, и Алексей вдруг испугался, на какое-то мгновение показалось, что прошлое на самом деле вернулось. Она вот так же стояла, когда говорила, что умирает рядом с ним. Что ей тяжело, невозможно, дышать рядом с ним нечем. А ведь думал, что подобный ужас повториться не может, потому что если такое и дано пережить, то только однажды, до второго раза люди попросту не доживают, а вот теперь сидел в полной тишине и снова ждал приговора.

Что же Соня ей наговорила? Жена вечером закатила ему такую истерику, что он практически ничего не понял из её криков и всхлипываний. Твердила только, что "вот если бы её не было, то всё было бы по-другому, а он негодяй, потому что не любит, не понимает, не ценит…". Алексей стоял, как к полу пригвождённый, слушал её, а сам думал, что же она Маринке наговорила. И как это теперь исправлять. А выходит так, что и не исправить уже.

— Ответь мне. Выгоняешь?

У Марины вырвался судорожный вздох и сказала:

— Нет, я хочу, чтобы ты сам ушёл.

Она прошла мимо него, Алексей проводил её тяжёлым взглядом, но с места так и не двинулся. Остался сидеть на диване, а когда за Мариной закрылась дверь спальни, закрыл глаза. Она хочет, чтобы он сам ушёл… Встал, закрыл за собой дверь и ушёл. Он однажды так уже поступил. И сколько раз себя потом корил за это. Что так поспешно захлопнул за собой дверь, с болью, злостью, но ушёл. А она плакала, и он себе этого так и не смог простить. Она плакала, а он ушёл, пусть и по её просьбе, но легче от этого не было, ни на секундочку.

Он поднялся, но направился совсем не к выходу. Открыл дверь спальни, но Марину не увидел. Посомневался пару секунд, а потом прошёл в ванную. Она сидела на маленькой скамеечке, привалившись спиной к стене, и молча вытирала слёзы. Алексей подошёл и присел перед Мариной на корточки. Поднял руку и прикоснулся к её щеке.

— Прекращай реветь, — тихо попросил он.

Она сама принялась вытирать слёзы, отталкивала его руку, а когда открыла глаза, посмотрела на него и вдруг сказала:

— Она сказала, что ты меня жалеешь. Скажи, жалеешь?

Асадов вдруг улыбнулся.

— Конечно, жалею. Как я могу тебя не жалеть? Ты же моя… моя девочка. Помнишь?

— Помню, — шепнула она. — Я всё помню.

— И я.

Он первым её поцеловал. Она всё ещё вытирала слёзы, которые никак не желали останавливаться, а Алексей потянул её к себе, Марина уворачивалась, сама ужасаясь тому, как сейчас, наверное, выглядит: красная, с распухшим носом и губами, мутным взглядом. Но он всё равно поцеловал и на несколько минут всё, что пугало превратилось лишь в водоворот прошлого и настоящего, а уж как там, в будущем сложится… Хотя, пару минут спустя, когда поцелуй закончится — это ведь и будет будущее? И оно уже не кажется таким беспросветным, как до поцелуя.