Калерия Львовна заглянула в комнату, спустила очки на кончик носа и поинтересовалась:

— Ну что, выучили?

— Выучили! — воскликнула Юля, выбираясь из Марининых рук. — На каждой ветке скворушки, сидят и чистят пёрышки. Тётя Лера, кто такие "сковорушки"?

— Скворушки, — поправила её Калерия и напустила на себя побольше серьёзности. — Сейчас расскажу. Пойдём на кухню, я ватрушек напекла, — вдруг опомнилась она. — И там я тебе расскажу.

Юля забрала книжку и отправилась за Калерией на кухню, но на ходу обернулась.

— Мам, пойдём ватрушки есть!

— Юль, ну какие ватрушки?

— Не забивай ребёнку голову, — чуть нахмурившись, проговорила Калерия и даже пальцем Марине погрозила.

— Платьев у мамы ну прямо не счесть, — жизнерадостно начала Юля за стенкой, — синее есть и зеленое есть, есть голубое с большими цветами — каждое служит по-своему маме!

— И в них ещё нужно влезать, — пробормотала Марина, зная, что слышать её никто не может. Но улыбаться не перестала.

Хоть не плакала больше. В первые дни ревела постоянно. Юля улыбалась, смеялась, осматривала квартиру восторженными глазками, бегала по комнатам, даже шумела, а потом подбегала к Марине, садилась рядом, цеплялась за её руку и сидела тихо-тихо. А у Марины к горлу комок подкатывал каждый раз.

Поначалу Юля вела себя очень осторожно. Сейчас, спустя месяц, стала спокойнее, увереннее и называла её "мамой". Что-то невероятное. Марина почему-то об этом совершенно не думала. Только хотела забрать девочку, окружить заботой, иметь возможность прижимать к себе, успокаивая. Юля очень любила прижиматься к ней, даже в детском доме могла подолгу сидеть у неё под боком, они о чём-то негромко разговаривали, а то и вовсе молчали. Вот и дома Юля время от времени подбегала к ней, прижималась, переводила дух, и бежала играть дальше. Поначалу эти объятия были судорожными, пугливыми какими-то, видимо Юля свыкалась со своей новой жизнью и пыталась поверить, что это правда, что ничего больше не изменится. Это сейчас, привыкнув немного, из Марининых объятий выныривала, фыркала от смеха и жаловалась на щекотку, как любой нормальный ребёнок, которого привычно обнимают каждый день, а раньше только молча жалась к ней. И сама назвала её мамой. Марина укладывала её спать, укрывала одеялом, наклонилась, чтобы поцеловать девочку на ночь, а та обняла её за шею и довольно чётко произнесла:

— Спокойной ночи, мама.

Она повернулась на бок и глаза закрыла, а Марина застыла рядом с детской кроватью, не в силах пошевелиться. Даже моргнуть боялась, потому что слёзы тут же полились бы из глаз, а она боялась Юлю напугать. Очень тихо вышла из комнаты, дверь прикрыла и тут же рот себе зажала ладонью. И груди рвались какие-то страшные звуки, даже на рыдания не были похожи, скорее на вой.

Она теперь мама. Не просто женщина, которая заботится об этом ребёнке, любит его, а мама.

На работе пришлось взять отпуск, потому что времени ни на что не хватало. Марина боялась надолго уйти из дома, потому что Юля начинала волноваться, даже родители, которые приходили чуть ли не каждый день, её отвлечь не могли. Их семья ещё только строилась, и нужно было проводить вместе, как можно больше времени. Они гуляли подолгу, если погода позволяла, играли, валялись на ковре в детской и смотрели мультфильмы. Но гулять Юля любила больше всего. Могла подбежать и сказать:

— Пойдём гулять? Просто так.

Никак не могла привыкнуть к отсутствию чёткого расписания в своей жизни, ей хотелось всё делать не так, как было раньше.

Они вместе ходили по магазинам, и не столько покупали что-то, как просто рассматривали витрины, неспешно прохаживались по огромным торговым центрам, потом сидели в кафе и баловали себя чем-нибудь вкусным. То есть, баловала себя Марина, а Юля смело заказывала себе пирожное или молочный коктейль.

— А как же я теперь пойду в школу? — забеспокоилась Юля в один из вечеров.

Калерия Львовна сняла со сковородки тонкий блин и водрузила наверх стопки. Юля сидела за столом, мотала ногами и на блины смотрела с удовольствием.

— Как пойдёшь? Так и пойдёшь.

— Так школа там осталась.

— Значит, пойдёшь в другую. На соседней улице очень хорошая школа, вот туда и пойдёшь, — безапелляционным тоном заявила Калерия. — Моя подруга там математику преподает, я с ней поговорю…

— На соседней улице? — неловко вклинилась Марина в размышления домработницы.

— А что? Очень хорошая школа.

— Я ещё не задумывалась о школе всерьёз.

— А вот и зря. Но ты не беспокойся, я сама обо всём подумаю.

Марина моргнула, а Юля сунула палец в тарелочку с вареньем, облизала и уточнила:

— Так в школу я всё-таки пойду?

— Ну, конечно, пойдёшь! — в один голос воскликнули Марина и Калерия Львовна.

В школу Юля пошла даже раньше, чем кто-либо ожидал. Калерия своё обещание исполнила, с подругой встретилась, чаепитие их затянулось часа на три, после чего было дано срочное указание покупать портфель.

— Будет ходить на подготовительные занятия, нечего ребёнку дома киснуть.

— По-моему, это замечательно, — согласился Алексей, когда Юля при встрече за сорок две секунды рассказала ему о первом занятии, учительнице, других детях, о том, что её похвалили, и пообещала показать портфель. Самый настоящий школьный портфель!

— И на нём принцесса нарисована, — ещё похвасталась Юля.

— Здорово, — "изумился" Асадов.

Алексей появлялся редко. За месяц дважды, и в квартиру никогда не поднимался. Они гуляли вместе в парке, он больше не заводил с Мариной никаких серьёзных разговоров, в основном с Юлей общался, выслушивал детские новости и удовлетворённо кивал. Только напоследок неизменно спрашивал Марину:

— У тебя всё хорошо?

— Просто отлично, — на его манер отвечала она и улыбалась, правда, старалась в глаза ему не смотреть. Зачем душу тревожить?

Не удивительно, что Юлю всё это заинтересовало. В один из дней, после встречи с Асадовым, она спросила:

— А Лёша — он кто?

Марина обернулась на неё. Юля рисовала и, казалась, сосредоточенной на своём деле, заштриховывала что-то синим карандашом и на Марину совсем не смотрела. Но это совсем ничего не значило. Марина призадумалась, стараясь подобрать правильный ответ.

— Лёша — это… Как тебе объяснить? Мы друзья.

Юля перестала штриховать и сунула кончик карандаша в рот. Потом кивнула.

— Ясно.

Марина вздохнула с облегчением, а когда Юля задала следующий вопрос, даже рот открыт от изумления.

— Он нас бросил?

Потребовалось не меньше минуты, чтобы прийти в себя. Даже в жар кинуло от пытливого детского взгляда. Но затем встряхнулась и сказала:

— Нет. Если честно, это мы его выгнали.

— А-а, так это совсем другое дело, — с умным видом заявил ребёнок.

— Почему это? — заинтересовалась Марина и неожиданно улыбнулась.

— Ну как же… Если мы его выгнали, мы можем его простить. А вот если бы он сам ушёл, было бы совсем плохо.

— Мы и так его простили, — осторожно заметила Марина.

— Тогда почему он сюда не приходит?

Марина подошла и погладила её по голове, заглядывая в альбом.

— Понимаешь, солнышко, всё немного сложнее… У взрослых бывают проблемы, которые так просто не решаются. Мало сказать "прости", есть разные обстоятельства… Как бы тебе объяснить?

Юля показательно вздохнула.

— Всё ясно. Он очень плохо себя вёл.

Марина не знала, то ли расстраиваться, то ли смеяться. Поцеловала девочку в макушку и подтянула ей хвостики.

— Не думай об этом. Нам ведь с тобой вдвоём хорошо, правда?

Юля с готовностью кивнула.

— Ты его совсем запугала, — сказала на следующий день ей Калерия.

Марина удивлённо посмотрела.

— Кого?

— Алёшу, конечно. Боится зайти.

Марина оглянулась на дверь, удостоверилась, что ребёнка поблизости нет и, понизив голос, нравоучительно проговорила:

— А ему здесь делать нечего. Вот зачем он придёт?